Потеплело, - и первыми листьями Заиграли деревья, как цацками. Тут и вышла Сибири амнистия От Весны в честь прихода на царствие. Зашумели ручьи, и по-дружески Вертухай улыбнулся, как водится. И последний зэка Петр Якушинский Стал с вещами на выход готовиться.
А ему говорят: "Не спешите, Нет про Вас указания свыше. Вы прошение, князь, напишите, - Так быстрее начальство услышит". А Якушинский перекрестился, Опустился на нары устало И сказал: "Я сюда не просился - И отсюда проситься не стану".
Опустели сибирские рудники, На вокзалах и в душах волнения. В отпусках отдыхают сотрудники Комитета Глобального Бдения. И бредут с рундуками фанерными, И в буфетах Тайшета и Невера Пьют свободу стаканами мерными Уцелевшие узники Севера.
Кто родился и жил огольцом там, Словно птица с подрезанным сердцем, Кто Колымским кольцом окольцован, Кто татарином был, кто чеченцем, - Как бы ни было Время жестоко, Каждый верил примете старинной, Что приходит Весна не с востока, А из чёрной Омчакской долины.
В облака, как седой головой - в купель, Белым голубем по ветру вешнему... И шипел вертухай: "Это оттепель... Скоро снова всё будет по-прежнему!" Но сугробы темнели и рушились, И Весне присягали, как Истине. Лишь последний зэка князь Якушинский Не дождался великой амнистии...
Где-то "дело" его затерялось, И чиновник его не коснулся. А зэка придавила усталость, - Он прилег и к утру не проснулся. Вот и снится ему что попроще: Обгоревшие в храме иконы, Петербург и Сенатская площадь, И Сибирь, и вагоны, вагоны...
